Инородцы Ординского ведомства Иркутского уезда
(Этнографический набросок)
Ординское ведомство расположено от г. Иркутска по Якутскому тракту на 80-й версте; название получило от озера Ординского, правильное название, как объясняют буряты, Ардя, т.е. за «горою к западу». Озеро это имеет в окружности около 3-х верст; берега его чисты, без камышей, песчаны; глубина простирается, местами, до 12 саженей; у бурят оно считается священным, по преданию старых шаманов, в нем живет в хрустальном дворце угодник богам Богухурдык-Наин-Бабай и жена его Хухур-Хатык-Зи, которым ежегодно в мае делают «тайлаганы» (молебны) и около озера колют восемь лошадей. Озеро, от ила которого ощущается запах серы, замерзает в ноябре и очищается ото льда в первых числах мая; рыба в нем водится: окунь, щука, сорожина и линь.
Жители ведомства – буряты имеют смуглый цвет лица; сплюснутый нос; узкие, прорезанные горизонтально глаза; выпуклые скулы; рост средний; кривые ноги; волосы на голове черные, носят их коротко стриженные, причем волосы очень жесткие; усы и борода бывают у очень редких; телосложения эти буряты крепкого, проворны, ходят ровною походкой, немного покачиваясь в стороны. Народ вообще хитрый, любознательный, способный, предприимчивый и любит грамоту, которая преподается на русском языке, так как своей грамоты у них не существует. Детей учат большею частью дома, для чего нанимают заштатных писарей или просто малограмотных ссыльных, которые в летнее время исполняют обязанности пастухов, – хотя учится часть и в школах.
В ординском ведомстве две министерские школы, содержимые на средства бурят с небольшою поддержкой от казны. Зажиточные буряты имеют наклонности воспитывать детей в высших учебных заведениях. К музыке буряты этого ведомства совсем не склонны, по крайней мере, не приходилось встречать тогда ни одного музыкального инструмента, а также музыкантов.
Женщины бурятки гораздо трудолюбивее мужчин: они ходят за скотом, шьют обувь, шубы, выделывают кожи, косят, а некоторые и пашут, словом, на поле в работе не уступают мужчине, а домашняя работа вся лежит на них. Водку буряты пьют все, без исключения, даже и дети; напиться женщине или девушке нет никакого порока, потому что без водки и тарасуна не совершается ни один священный обряд. В домах бурят, зимниках, большая неопрятность: у многих полы и стены совсем не моются. Печи расположены всегда почти посредине дома; к ним прикладывается в виде плиты небольшая топка, где вмазан чугунный котел, служащий для варки пищи. Около дверей, при входе, у многих нет пола, где помещаются маленькие телята и барашки, отчего в домах бывает тяжелый, неприятный запах. Летом кочуют в юрты к степям для корма скота, а в зимниках ростят траву для сенокошения; главное занятие их – скотоводство и сенокошение, а также развивается быстро и хлебопашество. Юрта строится из нетолстого леса, осьмиугольная, дверями на восток, кроется первоначально тесом, сверх оного дерном, а потом или тесом или, у небогатых, корьем; окон не прорубают, пола посредине юрты нет, так как на этом месте всегда горит огонь, вверху юрты отверстие для прохода дыма.
Кровати размещены к западным стенам и завешаны занавесами; спят буряты всегда почти нагие.
При входе в юрту на левой руке наставлены один на один ящики; у зажиточных они покрываются коврами; с той же стороны ставится стол; недалеко от него, в углу к южной стороне висят на стенах онгоны, т.е. изображения некоторых прославившихся шаманов. Молодой невестке в юрте свекра строго воспрещается подходить на сторону, где висят онгоны. Пища зимой большею частью бывает мясная, а летом молочная: «курунга» – простокваша, слитая в большие посуды, где она киснет и бродит, из нее же готовят и «тарасун» – хмельной напиток.
Остатки молочные называют «орсой», которую употребляют в пищу и питье, «саломат» – мука, сваренная в масле или сметане; хлеба и соли в пищу употребляется немного. Мясо варится в котлах («тэнга»); кладут его большими кусками, воды для варки наливают очень мало и затем закрывают плотно крышкой, так что варка производится почти паром. Подается мясо к столу в длинных деревянных корытцах, не мытых от начала, просаленных и черных от грязи, тут же даются ножи и каждый руками берет мясо, роясь в нем, так что мясо у всех почти побывает в руках – брезгливости не существует.
У некоторых богатых бурят в домах обстановка совсем иная, можно сказать, чисто европейская. Буряты все тщеславны, и более зажиточные называются почетными родовилами, бедный же элемент званием этим не пользуется, но живут между собою очень дружно, если и поссорятся, большею частью пьяные, то ненадолго и без всякой тяжбы мирятся при одной бутылке водки и зла вперед никогда почти не остается.
Виноватого в каком-либо преступлении, грозящем наказанию не инородческого суда, а уголовного, сыскать между бурятами трудно: все его будут скрывать, насколько это возможно. Также большие любители буряты до всякого рода спорта, для чего в весеннее время устраиваются часто сборища, буряты их называют «чумбуры», а по-русски «стрельба», куда съезжаются все соседние роды, а иногда даже и ведомства. Становятся на два табора и от каждого по одному выходят с луками для стрельбы в цель, но это состязание стало выводиться. Затем буряты любят борьбу, борцы выходят полунагие (без рубашек, в одних кальсонах) и ловят друг друга, кто как успеет; бывает иногда из тела выступает кровь от сильного щипания. Выжидая ловкого момента, борящиеся отскакивают, балансируют руками или наступают быстро и схватываются, а победивший старается убежать от побежденного в свой табор, чтобы тот не смог его задержать на новое состязание; после борьбы начинаются бега первоначально на рысаках и иноходцах, а затем на скакунах. На собраниях этих пьют водку, покупают конфеты, яйца, что доставляют туда в изобилии окрестные русские и ясачные жители.
Ординское ведомство состоит из 4-х бабаевских и одного курумчинского родов; бабаевские роды, по преданию бурят, произошли от братьев Бабаев (по-русски, бабай – отец) и до сих пор считаются между собой в родстве, даже не берут в своих родах жен, а после брата жениться на его жене – это в обычае. Курумчинский род образовался позднее бабаевских; они вышли из Монголии до 20 поколений, двое из них известны под именами Аргоон и Аргуун. Курумчин, надо полагать, произошел от слова «кэрэмучин» – ловцы белок, проживавшие в части северной Монголии, лежащей на западе от Селенги, иначе называемой Баргу (по словам Рагиид Эдзина).
В некоторых родах заметно вымирание инородцев, так, например, в 1854 году было мужских душ в:
1-ом бабаевском роде – 352;
2-ом бабевском – 410;
3-ем бабаевском – 328;
4-ом бабаевском – 397;
в курумчинском – 509.
В 1902 году, по проверке, оказалось тех же душ в
1-ом бабаевском – 318, менее на 24;
2-ом бабевском – 380, менее на 30;
3-ем бабаевском – 412, более на 94;
4-ом бабаевском – 226, менее на 171;
в курумчинском – 662, более на 153.
В родах, в которых замечается убыль, буряты более углублены в шаманизм, живут весьма неопрятно, а где прибыль – там буряты гораздо опрятнее, позажиточнее и больше между ними крещеных. Так, в курумчинском роде образовался даже выселок Хандябаевский из ясачных инородцев, деды коих были коренные буряты этого рода. По обычаю бурят, не имея 600 – 700 руб., можно остаться не женатым, так как «калым» всегда почти достигает этой цифры, и часто, во избежание уплаты калыма, буряты крестятся, но и после крещения редкие бросают шаманизм. Много влияет на вымирание бурят и малый их прирост, отсутствие медицинского персонала, почему при всякой болезни буряты призывают лишь шамана, который поворожив на бараньей лопатке, скажет, какому богу нужно делать «кэрык» об излечении. Затем хозяин должен достать барана или овцу, по указанию шамана, с известными приметами, а потом водки, тоже, сколько скажет шаман, собираются соседи. Шаман кричит, ломается, иногда даже впадает в истерику, затем кончится молебен, мясо съедят, водку выпьют, кости сожгут, а шкуру повесят на березу, которая ставится там, где делается кэрык, и шкура эта висит, пока не истлеет.
На кэрык должен быть и больной; нередко между пьяными бывает ссора и драки; производятся кэрыки эти через два – три дня, пока не поправится или не умрет больной, чем буряты нередко разоряются. Конечно, можно было бы приучить их к медицине, и последняя, совместно с хорошим миссионером, могла бы сделать немало пользы. Много помогли бы делу даже фельдшера, если бы они были среди бурят, как у русских, и старались бы не только помогать приходящему больному, а даже являться к нему без вызова, когда узнают, что есть больные, но по невежеству не сообщают о том. Много бурят сифилитиков: из боязни медицины и своих религиозных чувств скрывают болезнь и заражают других. Давно и в деревнях боялись фельдшера и предпочитали знахарок, а теперь почти все обращаются за его помощью.
Еще не отрадный среди бурят вкоренившийся обычай – это конокрадство: многие улусы почти поголовно занимаются этим ремеслом, крадут лошадей более у соседей-бурят, так как в случае обнаружения виновных деяние это подлежит их инородческому суду. Воровство у бурят, как надо полагать, пороком не считается, что можно заключить из следующей молитвы, которую творит гость, когда хозяин его угощает водкой» «Ехи Бурхан ха-Салбан! Хурбым море тыргындэ заяше, Хотогур-Майлаган! Хулуши хубу Орундо Заяше» – Большой Бог Ха Солбон![1] бегунца коня во двор сотвори, Хотогур-Майлаган![2] вора-сына в кровати сотвори.
Литература
Тарбеев (В)Зед. Инородцы Ординского ведомства Иркутского уезда. (Этнографический набросок) // Иркутские губернские ведомости. – 1903. – № 3505 (22 авг.).
[1] Покровитель лошадей
[2] Жена Ха-Солбона