Хамаргани Джил

Изучение народных волнений дает богатый материал к познанию жизни и психологии народной массы, а такие события, как картофельный бунт Пермской губернии, ряд холерных бунтов, имевших место в России, события в Астрахани, происшедшие в царствование Петра I-го, в связи с распространившимися слухами о будто бы состоявшемся приказе царя относительно выдачи замуж всех женщин за немцев, интересовали и интересуют не только историков, но и этнографов.

Отметив, в весьма кратких словах, значение изучения данных явлений народной жизни, мы должны констатировать малую изученность их для туземного населения Сибири.

Предлагаемый в настоящей статье незначительный материал несколько освещает паническое настроение, охватившее массу бурят Иркутской губернии в течение зимы 1849-го года. Небезинтересность сделанных записей, полное отсутствие литературных данных, освещающих происшедший «переполох» в жизни бурятского населения, заставляют опубликовать материал в надежде, что кто-либо из сотоварищей по этнографической работе будет в состоянии собрать новые сведения по данному вопросу и тем самым углубить и расширить пределы затронутой темы.

У аларских бурят встречается в разговоре выражение «хамарган джил», значащее в переводе на русский «год переполоха».

Годом переполоха зовут 1849 год и часто фиксируют от него ряд событий частной и общественной жизни, говоря, на пример: «переселился через два года после года переполоха» или «родился в год переполоха». Словом 1849 год является некоторой точной датой в сознании аларских бурят.

Интересно отметить то обстоятельство, что у идинских бурят тот же 1849 год носит аналогичное название «дэрбэн джил», что значит опять-таки переполоха или «сумятицы год». Наконец, у кудинских бурят встречается выражение «тургэн турэ» – быстрая, экстренная свадьба, опять приуроченное к тому же 1849 году.

Часто на вопрос о смысле данного выражения получа­ешь ответ, явно говорящий о том, что смысл выражения «хамарган» или «дэрбэн джил» утерян для большинства бурят. Для объяснения отмеченных выражений удалось получить ряд небезинтересных сведений, выявивших наличность, действитель­но, большой сумятицы в жизни бурят Иркутской губернии и даже части Забайкалья, в течение конца зимы 1849 года.

Большинство сведений получено от одного аларского бу­рята, Михаила Осиповича Этагорова, бывшего очевидцем со­бытий и имевшего тогда от роду 20 лет.

В 1849 году на пост иркутского генерал-губернатора был назначен Муравьев-Амурский. Не входя в оценку его обще­ственно-политической деятельности, можно отметить проведе­ние им в жизнь целого ряда мер по колонизации далеких окраин Восточной Сибири: Амура, Зеи, Нелькан-Аянского тракта. Колонизация перечисленных районов безусловно часто шла далеко немирным порядком, так, например, нам известны факты насильственной отсылки целых семейств ка­заков в пределы далекого Амурского края. К эпохе этой ко­лонизации относится и появление ряда песен, сказаний, нали­чие коих учтено только немногими исследователями фольклора.

К этому времени относится и возникновение ряда от­меченных выше выражений. Поводом к появлению их послу­жил, по словам бурят, большой переполох, явившийся след­ствием будто бы состоявшегося распоряжения о женитьбе штрафных солдат города Иркутска на проститутках и после­дующая отправка молодоженов в Албазин в целях заселения последнего.

Слух об этом событии, происшедшем, по данным рассказ­чиков, на масленой неделе, дошел до улуса и создал пани­ческое настроение среди его населения. Передатчиками послед­ней новости города явились для Аларского района родовой староста 5-го Хонходорского рода Аларского ведомства Ленеко Андахаев и бурят того же рода Турус Шеренхонов, быв­шие в данное время в городе. Когда названные лица верну­лись в родной улус, одноулусники пришли к Шеренхонову по­говорить о последних городских новостях. К крайнему своему изумлению они застали его плачущим; на вопрос соседей, о чем он плачет, тот отвечал: «Сын мой еще не женат, невеста вы­сватана, родители ее не отдают замуж, калым не выплачен мной, средств не имею его сейчас уплатить, в городе же всех холостых мужчин и незамужних девок насильно венчают и от­правляют в Албазин на Амур».

Услыхав сказанное Шеренхоновым, изумленные одноулусники, несколько не доверяя ему, тотчас отправились к старосте Андахаеву; тот подтвердил сказанное своим товарищем по поездке в город и вдобавок еще добавил от себя «о возмож­ном приходе в Аларь солдат для забора всех неженатых пар­ней и незамужних девок для отправки на Амур».

Отрезанность бурятских улусов от города, возможный факт насильственной отправки штрафных солдат на Амур для заселения его способствовали тому, что страшные новости, доставленные Шеренхоновым и Андахаевым, испугали одноулусников и создали паническое настроение среди бурят всего Аларского района. Испуганные родители стали в экстренном порядке женить сыновей и выдавать дочерей замуж, по выра­жению рассказчика, не разбирая ни дня, ни ночи. Сумятицу усугубили легендарные рассказы очевидцев, будто бы видав­ших приезд в Аларскую Степную Думу отряда солдат в мед­ных блестящих шапках, как у пожарных. Словом, переполох и паника достигли невероятных размеров и распространились, может быть, и вполне самостоятельно, среди населения не только Алари, но и других мест Бохана и Куды.

Спасительная мера – женитьба сыновей и выдача замуж дочерей – стала при­меняться в полной мере. Так как в пределах одного рода (jаһан) браки были запрещены нормой обычного права, то часто аларцы запрягали лошадей и везли сами своих дочерей к унгинцам; те делали то же самое. Встретившись дорогой, родители часто просто обменивались своими невестами и даже иной раз позабывали спросить название улуса и имя родствен­ников жениха. По возвращении домой с невестой в спешном порядке совершали обряд свадьбы, эта спешность и была при­чиной необычного упрощения такового. Вместо пышного цере­мониала бурятской свадьбы, длящегося несколько дней, по­следний превращался в несложную процедуру, протекавшую в несколько минут. Исчез обычай выплаты калыма в период сумя­тицы. Видоизменялась часто одна из стадий обряда свадьбы – обведение жениха с невестой вокруг срубленной березы, так называемой «тургэ»; последнюю часто заменяли простой бере­зовой метлой, воткнутой в кучу снега, ибо спешка была тако­ва, что некогда было ездить за деревом в лес. Когда не было взрослых женихов или когда родители жениха желали иметь в доме взрослую невесту, женили малолетних. Так, например, в это время был женат на невесте, вывезенной из Унги, двою­родный брат П. П. Баторова – Бардунай Бадминов, имевший в то время всего лишь семь лет. В некоторых случаях, при со­вершении обряда бракосочетания над несовершеннолетними, дело не обходилось без курьезов: так, во время свадебной церемонии при женитьбе упомянутого Бадминова, когда жениха повели по обычаю кругом юрты, он увяз в снегу и стал плакать, зачерпнув полные голенища унтов снегу. Некоторые устраивались иначе: не желая подвергнуть своих детей насильственной отправке на Амур, испуганные родители прятали их в лесу, в пустых юртах, в подпольях…

Такая паника длилась в Аларском районе всего около недели, до тех пор, пока все молодые люди не женились и девицы не вышли замуж. К этому времени некоторые буряты, побывавшие в городе, привезли оттуда сведения успокоительного характера, и улусы постепенно вошли в колею нормальной, спокойной жизни.

Переполох исчез, но долго еще некоторые из родителей невест разъезжали по чужеродцам, отыскивая своих дочерей, завезенных ими же самими в далекие от родных улусов места. Ясно, что отмеченные выше события в жизни бурят Аларского района, благодаря существованию связи между отдельными улусами, создали аналогичное паническое настроение среди населения районов р. Унги, Иды и, наконец, среди кудинских бурят. Проследить развитие этой паники среди целого ряда пунктов и сделать новые записи в дополнение к публикуемым нами – одна из интересных задач для этнографа, работающего среди массы бурят.

Литература

Баторов П. П. Хамаргани Джил / П. П. Баторов, В. И. Подгорбунский // Бурятоведческий сборник. – Иркутск, 1927. – Вып. 3–4. – С. 59–62.